Шекспир мне друг, но истина дороже - Устинова Татьяна Витальевна (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Под безразмерными Федькиными одеждами у него вдруг запульсировали и задергались все ожоги, как будто обожгло его только что, сию минуту!.. Озеров передернул плечами.
Федя через окно забрался в дом и ходил там, то возникая, то пропадая в темном проеме.
– Нет! – крикнул он оттуда. – Не полдома, это только так кажется. Вы молодец, Максим Викторович, медаль вам за отвагу при пожаре!
Озеров задрал голову и посмотрел на небо.
– Что именно мы ищем, Федь? – спросил он через некоторое время. – Канистру с отпечатками пальцев? Или сумку?
Вместо ответа из окна вылетел желтый баллон, похожий на распылитель, которым подростки пишут на заборах «Цой жив!». Баллон плюхнулся в серый снег. Затем выглянул Федька, сильно измазанный сажей.
– Вот это что такое, как вы думаете?
Озеров посмотрел и предположил:
– Жидкость от тараканов?
Напарник перепрыгнул через подоконник и аккуратно, двумя пальцами в перчатках поднял баллон.
– Какой-то растворитель, – сообщил он, изучив находку со всех сторон. – Видите, написано «Caution, fire», что в переводе означает «не курить, пристегнуть ремни». Где-то я уже видел такую штуку! Где я мог ее видеть?..
– В магазине бытовой химии, – предположил начальник. – А?..
Федя задумчиво посмотрел на него.
– Между прочим, из вещей ничего не сгорело. Ну, скатерть на столе и шторы. Шкаф пострадал, конечно, но внутри все цело. Одежда на месте, обувь тоже.
От запаха гари у Озерова внутри головы постепенно становилось тяжело, как будто туда заливали мазут.
– А сумки нету, – добавил Федя озабоченно. – Или она ее куда-то сунула и забыла? Нужно спросить.
Он резво побежал к калитке. Озеров пошел за ним. Федина деловая озабоченность его раздражает. Это он, Максим Озеров, должен быстро соображать и резво бегать, а у него в голове мазут, и тело дергает, как от нарывов. И Ляля его раздражает, и ее сосед, и их любовь, от которой не было и не может быть никакого толку, потому что она вся… поперек!..
Сосед любит Лялю, Ляля любила артиста Земскова, артист Земсков любит искусство.
Супруга покойного Верховенцева любит Верховенцева, а сам покойный любил Валерию Дорожкину, а Валерия, может, еще кого-то любила или, наоборот, ненавидела.
…Толку-то?! Что из всего этого может выйти?!
– Ляля! – в окно закричал неугомонный Величковский и опять приставил ладонь козырьком ко лбу. – Ляля, вы свою сумку точно никуда не переставляли? С собой на диван не брали? Еще до пожара? А?! Не слышу?!
Ляля из-за стекла, видимо, что-то отвечала.
– Ты бы еще в рупор орал, – буркнул подошедший Озеров. – А то не вся улица слышит.
– Говорит, не брала, – озабоченно сказал Федя. – Максим Викторович, сумку надо найти, куда она делась-то…
– Ищи, – кивнул Озеров и поднялся на крыльцо.
– Вы что, не понимаете, что это важно?!
И он опять поскакал на соседний участок. Озеров проводил его глазами.
…При чем тут сумка? Что он еще придумал? Или ему просто интересно играть в детективной пьесе?
Подумав про пьесу, Озеров вспомнил, зачем он здесь, – он здесь затем, чтобы записывать спектакль по Чехову, – и настроение у него испортилось окончательно.
Заходить в дом ему не хотелось, разговаривать ни с кем не хотелось тоже, и, потоптавшись на крыльце, он побрел обратно на Лялин участок.
…Что они делают? Зачем они это делают? Они должны записать «Дуэль» и вернуться в Москву. Все остальное их не касается. Даже если эту самую Лялю через некоторое время найдут в полынье!
– Нету, – доложил Федя, появляясь из-за угла. – По крайней мере, я не могу ее найти. Что это значит?
– Что?
– Я не знаю. Выходит, сумку украли, что ли?
– Федь, при чем тут сумка?!
– Максим Викторович, вы что, не понимаете?! Все на месте, а сумки нет! Чудеса какие-то с ней. Надо еще на улице поискать. И канистру с бензином тоже. В доме канистры нет.
– Ты что, Федь? Обалдел?
Подающий надежды сценарист ничего не ответил, полез в снег и стал ходить между деревьями. Озеров опять посмотрел на небо, затем на дом с высаженным окном и черными от сажи сугробами под стеной, потом на Федю.
…Уехать бы в Москву. Вот прямо сейчас. Вечером быть дома, рассказывать Сашке все от начала до конца. Какой-то великий писатель написал, что смысл брака в том, что все важные жизненные события можно переживать дважды – когда они на самом деле происходят, а потом еще раз в разговорах с женой…
– Нашел, Максим Викторович!
Озеров вздрогнул и оглянулся.
Через сугробы, по-журавлиному задирая ноги, к нему лез Федя Величковский, держа на отлете коричневую сумку на длинной ручке. Озеров сразу ее узнал, Ляля с ней не расставалась.
– Во-он там нашел, почти у забора. В сугробе. Как она там оказалась, хотелось бы знать?
Озеров так удивился нашедшейся сумке, что всю его апатию как рукой сняло. Он как будто моментально обрел способность думать и действовать.
– Дай сюда!
Сумка была забита снегом.
– Давайте вытряхнем аккуратненько.
Придерживая то, что внутри, они в четыре руки перевернули сумку и потрясли.
– Слушайте, ну я же молодец!
– А канистра? – спросил Озеров язвительно. – Там рядом валяется? Ты ее тоже нашел?
Сильно топая, они ввалились в дом, где было очень тепло и вкусно пахло. Так вкусно, что Озерову моментально захотелось есть.
– Где вы там, мужики? Я в окно поглядел – по сугробам лазаете! Садитесь, пока горячее! Я решил картошки нажарить, чего там яичница-то…
– Ляля, это ваша сумка? – спросил Озеров.
Она оглянулась и кивнула с изумлением.
– Вы не знаете, как она оказалась в сугробе?
– У забора, – вставил Федя, стаскивая куртку с мордой льва. – Вы ее с крыльца случайно не кидали?
Ляля поднялась и заглянула в сумку, как в нечто совершено ей незнакомое.
– Не кидала, – сказала она и посмотрела по очереди сначала на Озерова, потом на Величковского.
– Значит, кинул тот, кто поджег ваш дом. Поджег, взял сумку с собой, а потом бросил возле забора.
– Давайте из нее все достанем, – предложил Федя. – И вот сюда на стол выложим!
Атаманов подошел и стал смотреть. Ляля собрала тарелки, отставила в сторону и по очереди вытащила из сумки мокрый кошелек, мокрую записную книжку, мокрый пакетик с прокладками – пакетик она торопливо сунула на стул и прикрыла хвостом скатерти, – мокрую упаковку таблеток «от головной и суставной боли». Федя каждый предмет провожал глазами. Наконец Ляля извлекла мокрый бумажный конверт – больше в сумке ничего не было.
– А где ключи? От вашего дома?
– Наверное, на крючке висят. Я прихожу, открываю дверь и вешаю их на крючок, у меня там такой, специальный…
Федя осмотрел все, вытащенное из сумки, и перевел взгляд на Озерова.
– Ничего нет!
– А чего ты ожидал-то? – буркнул тот. – Огнемет?.. Ляль, что в конверте?
Она осторожно заглянула, как будто не знала, и вытащила влажный листок бумаги, исписанный синей ручкой. Чернила кое-где расплылись.
– Это… это мое письмо, – выговорила она и опять стала медленно и мучительно краснеть. Озеров никогда не видел, чтобы люди так мучительно краснели. – Ромке… Я написала ему письмо, а потом оно… потерялось. Я вам говорила…
Она сделала движение, как будто собиралась спрятать листок.
– Стойте! Осторожней, Ляля! – в два голоса закричали Озеров и Величковский, Атаманов, ушедший было на кухню, моментально вернулся. – Дайте сюда!
Ляля медленно подала Озерову листок. Теперь она была вся красная, до кончиков ушей, а кончики стали даже малиновые.
Озеров быстро пробежал глазами строчки. Федя, вывернув шею, читал у него из-за плеча, сосед хмуро смотрел в сторону.
– Это… все? Одна страница?
Ляля покачала головой и опустилась на стул.
– Оно… длинное было. Я не помню, сколько страниц. – И вдруг вспылила: – Зачем вы читаете?! Нельзя, это никто не должен читать!
– Ольга Михайловна, – быстро заговорил Федя, – мы же не просто так, из праздного любопытства и суемыслия! Не обижайтесь, правда!.. Смотрите: вы написали письмо, оно пропало, потом одна страничка из него почему-то нашлась в вашей сумке, а сумка после пожара почему-то оказалась в сугробе. Это же странно, да?
